Перевод статьи NY Times, 20 октября 2016
Мы с мужем хотели второго ребёнка. Шла 21 неделя беременности, когда врач сказал, что нашему малышу не хватает половины сердца. Оно перестало расти примерно на пятой неделе беременности, но обнаружили эту аномалию только на обследовании на двадцатой неделе. Наш ребенок вряд ли пережил бы роды. Даже если бы он выжил, ему в конечном итоге потребовалась бы пересадка сердца.
Потом начались несколько дней поисков. После серии встреч со специалистами – детскими кардиологами, кардиоторакальными хирургами и генетиками, мы с мужем решили прервать беременность. На 22 неделе беременности меня отвезли в операционную в штате Калифорния – здесь разрешен аборт до 24 недели беременности.
Для нас это решение было продиктовано состраданием. К нашему будущему ребенку, который был бы вынужден столкнуться с непреодолимыми и ужасно болезненными препятствиями. К нашему двухлетнему сыну, который ездил с нами в больницы, упуская бесценное время детства, а затем должен был бы познакомиться со смертью близкого. К нашему браку. Возможно, наиболее важной идеей для нас стала вера в то, что в родительстве иногда нужно приносить в жертву собственные мечты, чтобы нашим детям не пришлось страдать.
По мере того, как приближался день прекращения моей беременности, я чувствовала, как мой ребенок шевелится и пинается. Мне хотелось выползти из своей кожи, поставить время на паузу и остаться вместе. Я хотела, чтобы он знал, насколько он важен для меня, и что источник моего горя и любви к нему будет простираться все глубже и глубже в маленькой, но безграничной жизни нашей семьи. За те пять месяцев, что он жил внутри меня, я изменилась так, как даже не могла себе представить.
Для республиканцев прерывание беременности на поздних сроках – это тема слэшеров 80-х. Во время недавних дебатов Трамп сказал: «Вы можете взять ребенка и просто вырвать его из утробы матери», – и это описание не имеет отношения ни к женщинам, ни к медицинским работникам, ни к правде. Такие политики хотят заставить поверить в то, что женщины вроде меня не могут делать выбор в пользу аборта. Что наш ребенок, несмотря на его крошечное деформированное сердце и несуществующую аорту, должен иметь шанс «выжить», даже если эта жизнь могла длиться всего несколько минут. И даже такая короткая жизнь была бы мучительно болезненной. Им безразличны потери и радости, которые приносит вынашивание беременности (не говоря уже о потере беременности). Они не понимают, что большинство женщин, которые делают поздний аборт, часто прерывают очень желанную беременность.
Мне повезло, что я живу в штате, который позволяет делать аборты после 20 недель. 13 штатов ограничивают такие процедуры, ещё в 15 это платная услуга – система планирования семьи становится недоступной для женщин с низким доходом.
Есть много женщин, которым тоже пришлось принять это трудное решение, как и мне. Когда это происходит, вы вдруг узнаете, как их много. Друзья, соседи, коллеги. Подруга моей свекрови недавно сказала мне: «Ты всегда будешь нести эту утрату, но однажды перестанешь определять себя через этот опыт».
По мере приближения двухлетней годовщины моего аборта я могу без тени сомнения сказать, что мы приняли правильное решение для нашей семьи – и что нашему правительству совершенно не место в страданиях, сопровождающих поздний аборт. Максимум, стоит обеспечить женщин и их семьи правом делать свой выбор безопасно и конфиденциально.
Прощание с нашим мальчиком было самым трудным и глубоким переживанием в моей жизни, и, по правде говоря, оно изменило меня. Благодаря нему я стала лучше – как жена, как дочь и как друг. Этот ребенок сделал меня более сострадательной и терпеливой. Он научил меня безрассудно любить, несмотря на то, что я знала, что все равно его потеряю.
Мы назвали его Лев, что на иврите означает «сердце».